3 урок. Биография Ч. Дарвина (продолжение).

По страницам «Автобиографии» Ч. Дарвина (продолжение)
Богословское образование
«Так как дальнейшее пребывание в школе было бесполезным для меня, отец благоразумно решил забрать меня оттуда несколько ранее обычного срока и отправил (в октябре 1825 г.) вместе с моим братом в Эдинбургский университет, где я пробыл два учебных года. Мой брат заканчивал изучение медицины, хотя не думаю, чтобы он когда-либо имел действительное намерение занятья практикой, я же был послан туда, чтобы начать изучение ее. Но вскоре после того я пришел - на основании различных мелких фактов - к убеждению, что отец оставит мне состояние1, достаточное для того, чтобы вести безбедную жизнь, хотя я никогда даже не представлял себе, что буду таким богатым человеком, каким стал теперь; этой уверенности оказалось, однако, достаточно для того, чтобы погасить во мне сколько-нибудь серьезное усердие в изучении медицины. Преподавание в Эдинбурге осуществлялось преимущественно лекционным путем, и лекции эти, за исключением лекций Хопа по химии, были невыносимо скучны; по моему мнению, лекции не имеют по сравнению с чтением никаких преимуществ, а во многом уступают ему». Лекции Доктора Монро по анатомии для юного Чарльза казались «настолько скучными насколько скучным был он сам», и он проникся отвращением к этой науке. Но дело в том, что стать учёным натуралистом и не знать анатомии — дело немыслимое, ведь анатомия изучает устройство живых существ. Сам Дарвин признавался: «То обстоятельство, что никто не побудил меня заняться анатомированием, оказалось величайшей бедой в моей жизни…  эта беда была столь же непоправима, как и отсутствие у меня способности к рисованию». 
Прошло два года обучения, а врач из Чарльза не выходил. Страсть к охоте, весёлые компании, желание заниматься не тем, что нужно, а тем, что хочется не давали ему учиться медицинским наукам. Кроме того, после посещения операционных палат обнаружилось, что Чарльз не выносит стонов и криков больных.
Зато Чарльза в это время очень интересуют естественные науки. Он наблюдает за некоторыми видами животных, общается с молодыми людьми, увлеченными изучением природы. Начинает посещать студенческий кружок натуралистов в подвале Университета, который назывался «Плиниево общество».
«Доктора Грант и Колдстрим много занимались зоологией моря, и я часто сопровождал первого из них, собирая в лужах, остающихся после отлива, животных, которых анатомировал как умел. Я подружился также с несколькими рыбаками из Ньюхейвена, время от времени отправлялся с ними на траловый лов устриц и таким путем добыл много экземпляров [различных животных]. Но так как я не имел никаких систематических навыков в анатомировании и обладал лишь очень плохоньким микроскопом, мои попытки [производить наблюдения] были весьма жалкими".
Кембриджский период жизни (1828—1831)
«После того как я провел два учебных года в Эдинбурге, мой отец понял или узнал от моих сестер, что мне вовсе не улыбается мысль стать врачом, и поэтому предложил мне сделаться священником… Если вспомнить, как свирепо нападали на меня представители церкви, кажется забавным, что когда-то я и сам намеревался стать священником.»
Как мы уже сказали, религиозные устои в семье Дарвина были весьма расшатаны. Чарльз в детстве посещает Унитарианскую церковь, в которой не признавалась Святая Троица, не было даже такого названия, как священник. А тут ему предстояло стать священником Англиканской церкви, где учение о Боге немного ближе к православному и от священства даже остались названия «священник» и «епископ». Совесть у Чарльза в это время ещё была, и ему нужно было решить, может ли он по-совести стать англиканским священником и назвать англиканство своей верой.
«На основании тех немногих сведений и мыслей, которые были у меня на этот счет, я не мог без колебаний заявить, что верю во все догматы англиканской церкви; впрочем, в других отношениях мысль стать сельским священником нравилась мне. Я старательно прочитал поэтому книгу «Пирсон о вероучении» и несколько других богословских книг, а так как у меня не было в то время ни малейшего сомнения в точной и буквальной истинности каждого слова Библии, то я скоро убедил себя в том, что наше вероучение необходимо считать полностью приемлемым.»
«Три года, проведенные мною в Кембридже, были в отношении академических2 занятий настолько же полностью затрачены впустую, как годы, проведенные в Эдинбурге и в школе. Я пытался заняться математикой и даже отправился для этого в Бармут летом 1828 г. с частным преподавателем (очень тупым человеком), но занятия мои шли крайне вяло. Они вызывали у меня отвращение главным образом потому, что я не в состоянии был усмотреть какой-либо смысл в первых основаниях алгебры.»
«В Университете читались по различным отраслям знания публичные лекции, посещение которых было вполне добровольным, но мне уже так опостылили лекции в Эдинбурге, что я не ходил даже на красноречивые и интересные лекции Седжвика (известный геолог). Если бы я посещал их, то стал бы, вероятно, геологом раньше, чем это случилось в действительности. Я посещал, однако, лекции Генсло по ботанике, и они очень нравились мне, так как отличались исключительной ясностью изложения и превосходными демонстрациями; но ботанику я не изучал. Генсло имел обыкновение совершать со своими учениками, в том числе и с более старыми членами Университета, полевые экскурсии, –  пешком, в отдаленные места – в каретах и вниз по реке –  на баркасе, – и во время этих экскурсий читал лекции о более редких растениях и животных, которых удавалось наблюдать. Экскурсии эти были восхитительны. Хотя, как мы сейчас увидим, в моей кембриджской жизни были и некоторые светлые стороны, время, которое я провел в Кембридже, было всерьез потеряно, и даже хуже, чем потеряно. Моя страсть к ружейной стрельбе и охоте, а если это не удавалось осуществить, то - к прогулкам верхом по окрестностям, привела меня в кружок любителей спорта, среди которых было несколько молодых людей не очень высокой нравственности.»
Его кузен Уильям Фокс познакомил его с энтомологией и сблизил с людьми, увлекающимися коллекционированием насекомых. В результате у него просыпается страсть к коллекционированию жуков. Сам же Дарвин в подтверждение своего увлечения приводит следующую историю: «Однажды, сдирая с дерева кусок старой коры, я увидел двух редких жуков и схватил каждой рукой по одному из них, но тут я увидел третьего, какого-то нового рода, которого я никак не в состоянии был упустить, и я сунул того жука, которого держал в правой руке, в рот. Увы! Он выпустил какую-то чрезвычайно едкую жидкость, которая так обожгла мне язык, что я вынужден был выплюнуть жука, и я потерял его, так же как и третьего».
Благодаря знакомству с профессором ботаники Джоном Стивенсом Генслоу он познакомился и с другими ведущими натуралистами. 
В заключении обучения, в январе 1831 года Дарвин успешно сдаёт экзамены на факультете богословия и получает степень бакалавра богословия. Но по словам самого Дарвина, дни, проведённые в Эдинбурге, посеяли в нём сомнения в догматах англиканской церкви. И он даже не думает о том, чтобы стать священником.
В это время в Англии готовится к путешествию корабль королевского флота, "Бигль". Капитан «Бигля», Роберт Фицрой подыскивает ученого-натуралиста для этого путешествия. И тут Генслоу рекомендует на эту должность ни кого-нибудь, а натуралиста-самоучку Ч. Дарвина.
Путешествие на корабле «Бигль» (1831—1836)
В 1831 году, по окончании университета, Дарвин в качестве натуралиста отправился в кругосветное путешествие на экспедиционном судне королевского флота «Бигль», откуда вернулся в Англию лишь 2 октября 1836 года. Путешествие продолжалось без малого пять лет.
«Путешествие на «Бигле» было самым значительным событием моей жизни, определившим весь мой дальнейший жизненный путь … Я всегда считал, что именно путешествию я обязан первым подлинным диспиплинированием, т. е. воспитанием, моего ума; я был поставлен в необходимость вплотную заняться несколькими разделами естественной истории, и благодаря этому мои способности к наблюдению усовершенствовались, хотя они уже и до того времени были неплохо развиты. Особенно большое значение имело исследование геологии всех посещенных мною районов, так как при этом приходилось пускать в ход всю свою способность к рассуждению. При первом ознакомлении с какой-либо новой местностью ничто не кажется более безнадежно запутанным, чем хаос горных пород; но если отмечать залегание и характер горных пород и ископаемых во многих точках, все время при этом размышляя [над собранными данными] и стараясь предугадать, что может быть обнаружено в различных других точках, то вскоре хаос местности начинает проясняться и строение целого становится более или менее понятным. Я взял с собою первый том «Основ геологии» Ляйелля и внимательно изучил эту книгу, которая принесла мне величайшую пользу во многих отношениях. Уже самое первое исследование, произведенное мною в Сант-Яго на островах Зеленого мыса, ясно показало мне изумительное превосходство метода, примененного Ляйеллем в трактовке геологии, по сравнению с методами всех других авторов, работы которых я взял с собою или прочитал когда- либо в последствии.
Другим моим занятием было коллекционирование животных всех классов, краткое описание их и грубое анатомирование многих морских животных; однако из-за моего неумения рисовать и отсутствия у меня достаточных знаний по анатомии значительная доля рукописных заметок, сделанных мною во время путешествия, оказалась почти бесполезной.
Оглядываясь на прошлое, я замечаю теперь, что постепенно любовь к науке возобладала во мне над всеми остальными склонностями. Первые два года старая страсть к охоте сохранялась во мне почти во всей своей силе, и я сам охотился на всех птиц и зверей, необходимых для моей коллекции, но понемногу я стал все чаще и чаще передавать ружье своему слуге и наконец вовсе отдал его ему, так как охота мешала моей работе, в особенности - изучению геологического строения местности.»
Дарвин о религии
«В течение этого периода [т. е. с октября 1836 г. до января 1839 г.] я постепенно пришел к сознанию того, что Ветхий Завет с его до очевидности ложной историей мира, с его вавилонской башней, радугой в качестве знамения завета и пр. и пр., и с его приписыванием Богу чувств мстительного тирана заслуживает доверия не в большей мере, чем священные книги индусов или верования какого-нибудь дикаря... Размышляя далее над тем, что потребовались бы самые ясные доказательства для того, чтобы заставить любого нормального человека поверить в чудеса, которыми подтверждается Христианство; что чем больше мы познаём твердые законы природы, тем все более невероятными становятся для нас чудеса; что в те [отдаленные] времена люди были невежественны и легковерны до такой степени, которая почти непонятна для нас; что невозможно доказать, будто Евангелия были составлены в то самое время, когда происходили описываемые в них события; что они по-разному излагают многие важные подробности, слишком важные, как казалось мне, чтобы отнести эти расхождения на счет обычной неточности свидетелей, – в ходе этих и подобных им размышлений... я постепенно перестал верить в христианство как Божественное Откровение".
Как видим, приобретение знаний обернулось для Чарльза потерей веры в истинного Бога! Он решил, что знает о природе больше, чем знал Адам, получивший мудрость от Бога. А ведь Адам Праотец видел природу всех животных, понимал законы, по которым существует природа. И когда Господь привёл к Праотцу всех животных, тот смог дать каждому точное имя, которое подходит именно ему и служит как бы визитной карточкой этого животного. Но и Святой Адам, и Пророк Моисей, написавший о сотворении мира Богом, стали теперь для Дарвина лишь мифическими персонажами.
«Так понемногу закрадывалось в мою душу неверие, и в конце концов я стал совершенно неверующим. Но происходило это настолько медленно, что я не чувствовал никакого огорчения и никогда с тех пор даже на единую секунду не усомнился в правильности моего заключения.
И в самом деле, вряд ли я в состоянии понять, каким образом кто бы то ни было мог бы желать, чтобы христианское учение оказалось истинным; ибо если оно таково, то незамысловатый текст [Евангелия] показывает, по-видимому, что люди неверующие - а в их число надо было бы включить моего отца, моего брата и почти всех моих лучших друзей - понесут вечное наказание. Отвратительное учение!»
Наконец Дарвин стал совершенным безбожником, и его безбожие стало руководить им во всех научных занятиях. Вот что он стал говорить: «Мы уже не можем больше утверждать, что, например, превосходно устроенный замок какого-нибудь двустворчатого моллюска должен был быть создан неким разумным существом, подобно тому как дверной замок создан человеком. По-видимому, в изменчивости живых существ и в действии естественного отбора не больше преднамеренного плана, чем в том направлении, по которому дует ветер. Все в природе является результатом твердых законов».
Но спросим у знаменитого ученого Дарвина: «Если ты не признаёшь Бога Творца, то каким же образом всё в природе так премудро и прекрасно устроилось?»
«Каждый, кто, подобно мне, убежден, что у всех существ органы их телесной и психической жизни... развились путем естественного отбора, или выживания наиболее приспособленного... должен будет признать, что эти органы сформировались так, что обладатели их могут успешно соревноваться с другими существами и благодаря этому возрастать в числе. К выбору того вида действий, который наиболее благотворен для вида, животное могут побуждать как страдание, например - боль, голод, жажда и страх, так и удовольствие, например - еда и питье.., либо же сочетание того и другого, например - отыскивание пищи…».
Если перевести это на простой язык, то всё многообразие природы появилось с помощью естественного отбора. Каждая пичуга, каждая зверушка хотела избавиться от страданий и как можно сильнее насладиться жизнью: наесться самой вкусной едой, построить дом в самом безопасном месте, принять солнечную или песочную ванну в самое приятное для этого время. Когда самая удачливая, к примеру, группа ворон сможет всего этого достигнуть, это будет означать, что она наиболее приспособлена к жизни. И из неё со временем через пару-тройку миллионов лет должна появится новая группа «сверхворон» более приспособленных к жизни, чем предки.
Объяснение понятное, но не убедительное. Потому что остаётся самый важный вопрос: каким образом потомки самых приспособленных к жизни ворон со временем модернизируется? Как в их генном коде произойдёт сбой в сторону улучшения, если всегда и везде сбой в строении гена приводил к появлению уродливых мутаций и ни разу в истории не обнаружено сбоя с о знаком «+»
Выживание наиболее приспособленного
 
Путешествие «Бигля» было кругосветным. Но из всего этого путешествия наиболее известным событием стало посещение Галапагосских островов. Именно там Дарвин наблюдал своих знаменитых вьюрков. На Галапагосах можно были очень разные природные условия, и в разных частях птицы приспосабливались к природным условиям по-своему. В тех местах, где пищу можно было добывать лишь под дерном, выжили вьюрки с массивным клювом. Там где пищу можно было добыть в щелях деревьев, большинство птиц имело длинный клюв – и подобных различий было множество. Вот уж поистине классический пример: разные условия жизни настолько изменили внешний облик птиц, что они с трудом походили друг на друга. Однако все они: и толстоносые и узконосые остались всего лишь вьюрками и не превратились нив кого иного. Но Дарвина это была находка всей его жизни. Вскоре естественный отбор был провозглашен им движущим фактором образования не только подвидов, но даже видов, родов, семейств, классов, царств. Главным же выводом, вытекавшим из всего этого было именно то, чего давно уже ждала неверующая в Бога публика: Все возникло само по себе. Творение не имеет нужды в Творце.
Не вызывало сомнений, что о научности этого заявления говорить не приходится, и подтвердить его так же невозможно, как и опровергнуть. Сам Дарвин прекрасно понимал это. Более двадцати лет он не решался обнародовать свои идеи.
«Будущая книга весьма разочарует вас, – писал он своему другу за год до публикации «Происхождения», – уж очень она гипотетична3». В предисловии к первому изданию он честно признавал: «Я уверен, что в этой книге вряд ли найдется хоть один пункт, к которому нельзя подобрать факты, которые приводили бы к прямо противоположным выводам, чем те, к которым пришел я».
Тем не менее 24 ноября 1859 г. книга "О происхождении видов путем естественного отбора или сохранении благоприятствуемых пород в борьбе за жизнь" вышла в свет. 
Шквал научной критики обрушился на произведение натуралиста-любителя. Критики указывали на полную безосновательность выводов автора. Несмотря на огромное количество собранного фактического материала искусственном и естественном отборе благоприятных признаков, исходно заложенных в биологическом виде, в книге не было сделано ни одного серьезного научного заключения лишь об одном – собственно о происхождении видов. Центральное место в книге занимали главы «Трудности, встречаемые теорией», «Возражения против теории» и «О неполноте летописи окаменелостей», как обсуждавшие факт отсутствия убедительных свидетельств в пользу предлагаемой теории, так и содержащие пространные рассуждения о том, как же собственно эти факты отсутствуют, и почему они отсутствуют именно таким, а не каким-либо другим образом. Дарвин снова замкнулся в деревне и на вопросы критиков не отвечал, хотя в предисловии к третьему изданию вынужден был признать, что на обсуждение вынесена всего лишь гипотеза, отнюдь не доказанная, но уже «достаточно скомпрометированная некоторыми ее сторонниками».
На полке книжного магазина наконец-то появился товар, столь давно ожидаемый стосковавшейся по животному предку и готовой к дальнейшему «происхождению» публикой. И если мы не будем брать в расчет вышеупомянутых мелочей, эффект появления этой книги можно было бы определить лишь одним словом: Триумф! Все 1250 экземпляров были распроданы всего за один день! В течение двух месяцев было напечатано 3000 экземпляров второго издания, которое также разошлось с невероятной быстротой. Вряд ли кто-либо сейчас возьмется определить, сколько всего изданий выдержало это произведение. Еще при жизни автора оно было переведено на множество языков, в том числе, и на русский.

 

© 2017-2020 orthosholio.ru